YANA DJINLETTERS FROM AMERICA ПИЬМА ИЗ АМЕРИКИ |
| “Anyway the wind blows/Doesn’t
really matter to me” ("Ветер, как дул, так и дует, но мне и на это
плевать..." Согласно отчетам, поступающим из Федеральной тюрьмы в Terre
Haute, именно эту строчку из знаменитой Богемной Рапсодии рок-группы
"Queen" чаще всего и напевает в своей камере смертников самый
скандально прославившийся террорист Америки Тимоти Маквей. Каждый раз
между прослушиванием последних известий по Си-Эн-Эн и написанием писем,
он, говорят, усаживается на койку и затягивает одну и ту же песенку:
"Mama, I just killed a man. - Я убил человека, мама". Поет и ждет решения суда - отложить или нет его казнь в связи с тем, что до самого последнего дня, вопреки правилам, секретная полиция утаивала от его защитников четыре с половиной тысяч страниц непосредственно относящихся к делу документов. Суд, разумеется, постановит не откладывать казни, ибо вся честная Америка ждет-не дождется пока Маквея умертвят и... предадут забвению. Первое из желаний будет выполнено без особого труда: если верховных судей не захлестнет вдруг волна всепрощения, Маквей умрет в назначенный срок. Памятуя, впрочем, о логике истории, "сей дуры рассудительной и злобной", волна всепрощения не захлестнет, увы, судей, ибо вернейший признак любого общества есть воля к отмщению. Что же касается забвения имени Маквея, то сия задача, - принимая во внимание его личность и поведение после взрыва в Оклахома Сити, - является, пожалуй, куда более серъезной. Я бы хотела тут сделать небольшое признание: подобно большинству американцев, я, конечно, тоже увидела на телеэкране разруху, учиненную этим человеком. Подобно большинству же американцев, я, конечно, тоже содрогнулась от ужаса. И меня, конечно, тоже охватило чувство симпатии к жертвам. И так далее и тому подобное. Однако, в отличие от того же большинства американцев, я отказываюсь причислять Маквея к стану прирожденных убийц или "заурядных выродков" с мозгами, растленными идеологами всякого рода экстремистских банд, число коих в этой стране растет с тревожащей скоростью. C философской точки зрения, Маквей представляется мне одной из наиболее любопытных фигур, появившихся на американской сцене в последние десятилетия. Время, как известно, способно вытеснить из головы любые предрассудки и отдалить от того, что служит сегодня источником страстей. В этом и заключается его (увы, единственное) благо, - уничтожение шор, искажающих взгляд на себя или общество. Именно при подобном, адекватном, взгляде на общество биографию Тима Маквея следует вычитывать не в "горячительных" статьях сегодняшних газет, а на остуженных временем страницах истории. Страницах, которые могут быть написаны в будущем. Повесть о нем началась бы в такой книге с того, с чего начинается повесть о любом человеке, - с рождения. Будущему читателю стало бы известно, что Тим Маквей родился в захолустном, т.е. ничем не примечательном, городишке Пенделтон в штате Нью-Йорк в семье человека, существование которого повторяло безжизненность этого местечка. Еще будущему читателю стало бы известно, что Тим Маквей был мечтателем, зачитывался Шекспиром и искал любви, но что реальность, предлагавшая ему выбор, столь бесконечно чуждый миру подлинных человеческих страстей, описанных в книгах Шекспира, отчуждала от себя и подростка Маквея. В попытке придать хоть какой-нибудь реальный смысл своему существованию он идет в армию и стремится стать одним из лучших солдатов, мечтающих дослужиться до генеральского звания. Он окажется вскоре на войне, глубоко убежденный в том, что рискует жизнью во имя жизненных интересов родины. Его наградят самыми почетными воинскими наградами за успехи в деле, ради которого люди идут в солдаты, - в деле убиения себе подобных. Но потом в его существовании образовалась глубокая пауза. Случился некий надлом. Произошел срыв. Нечто напоминающее сцену из шекспировской трагедии. Подобно Гамлету, Тимоти Маквей осознает вдруг, что вся его жизнь, всё, во что он так свято верил, есть ничто иное, как отъявленная ложь, скормленная ему проходимцами и лжецами. И вот, - в отличие от большинства людей, которых подобное не потрясает и не выбивает из жизненной колеи, - Маквей не прощает обмана и восстает против лгавшего ему общества, причем - в этом своем восстании он предельно наивен и непрактичен. Вот он бросает обвинение всемогущей американской империи, на просторах которой он был явлен на свет и которая теперь предстает перед ним всего лишь как гнусный заговор, преследующий одну-единственную цель, - контроль над человеком и его эксплуатацию во имя... усиления этого самого контроля. Вот он теперь уже объявляет себя истинным патриотом, поднявшимся на борьбу за необолганные принципы демократии, тогда как правители Америки насаждают форму патриотизма, зиждящегося не на идеях, а на обожествлении недвижимого имущества. Тимоти Маквей протестует и тем самым обрекает себя на гибель, оказавшись в числе чуть ли не самых опасных людей в империи, поскольку не страшится огласить свои убеждения относительно этой империи. Следующий эпизод из его жизни ввергает нас в шок и ужас: Тимоти Маквей присупает к отстаиванию своей позиции посредством тех самым методов, на которых зиждится внутренняя или внешняя политика Америка. Посредством крови. С одной, впрочем, разницей: идет он на это не во имя собственных интересов, а во имя ценностей, в которые верует. Используя словарь, изученный им в армии, против которой он теперь восстал, Маквей именует 168 жертв устроенного им взрыва "побочным ущербом", хотя - в отличие от нее, армии, - он заранее и охотно смиряется с ролью одной из деталей этого "побочного ущерба". Читатель, на которого я ссылаюсь, читатель возможно написанной в будущем книги о нынешней истории, неизбежно проникнется к Маквею чувством симпатии, ибо даже наиболее хладнокровные или трусливые среди людей не смогут не разглядеть очевидного: этот Тимоти Маквей был не хапуга и служил не брюху. Да, был он, конечно же, одержим. Как, наверное, одержимыми были те несколько сотен евреев, которые когда-то приняли тщетное и губительное решение защищать крепость Масада от непобедимых римлян. И которые обрекли на гибель не только себя, но и детей среди них. "Мне, действительно, плевать! - невозмутимо заявил Тим Маквей. - Я желаю теперь одного, - уйти из этого е-ного мира, в котором нету ничего по-настоящему достойного!" Это его желание будет выполнено. Плоть его умертвят не с помощью креста и гвоздей, а с помощью иглы. Но имя Маквея, если книга, которую я имею в виду, когда-нибудь и вправду будет написана, - имя Маквея, возможно, будет зачислено в список мучеников и мятежников, в список, который составляют обычно после того, как исчезает в небытии сам объект их негодования и самоотверженного мятежа. Мы с вами существуем в безотрадном и бесчестном мире. Большинство из нас прилаживается к нему, выживают в нем и создают тем самым нечто такое, что зовется реальностью. Меньшинство же, точнее, некоторые из нас, люди с куда более низким порогом противления цинизму и с куда более высокой концентрацией "наивности", люди, не способные лгать с присущей большинству интенсивностью или не способные лгать вообще, - они погибают. Чаще всего - безо всякого следа. Порою, однако, они, подобно Тимоти Маквею, производят взрывной шум. Именно они и составляют "сюжеты" трагедий. |
