БЕССМЕРТИЕ

                                                                                                                                 IN MEMORIAM NODAR DJIN

 Пробиваясь сквозь стену # 9

                              

 

                                                                            И в эти минуты мне казалось,
                                                                            что дятел стучит не по дереву,
                                                                            а по моему сердцу.

                                                                 Н. Джин



Все спокойно,
размеренно,
сцена пуста.
Равнодушно скользят по прохожим глаза.
Как игра в дурака, эта пьеса проста,
как колода,
где нет ни туза.
 
Я, наверно, пройду этот путь до конца.
Без тебя - до тебя.
Я покуда жива.
Но как морфием разум смывает с лица,
расплывается суть естества.
 
Уходя от себя, как от небытия,
мы тасуем, как карты, пустые слова.
Но опять, словно ветер на круги своя,
возвращаемся к рифме «слова - голова»
 
или «кровь» и «любовь».
Это та же река,
это та же вода,
это тот же улов.
Суть поэзии - вечная жизнь напрокат.
И в конце ее - стены из слов.
 
Надо стену разрушить горячечным лбом,
надо душу открыть
и, шагнув через смерть,
соляным, словно Лотова баба, столбом,
оглянувшись, навек замереть.
 
Замереть и увидеть, что мир этот был,
но, как пьяный мясник,
все на свете круша,
все пустил на осколки.
Но душу забыл.
Ведь ему неподвластна душа.
 
Сумасшествие - форма невинности, но
я пытаюсь с тобой говорить сквозь окно
из страны, где тебе уже быть не дано
и понять моих слов не дано.
 
Потому говорю на твоем языке,
на родном языке сквозняка и дождя.
Слышишь шорох шагов на вечернем песке?
Это - я.
 
Это я этой молнией взрезала тьму.
Это я прошумела поземкой в ночи.
Слышишь, дятел по сердцу стучит моему?
Слышишь, дятел стучит?

 
Перевод с англ. Ефим Бершин


*********************************************************************

Пустыня # 10


Вороватый ветер
в белой моей пустыне,
в абсолютно голой, выцветшей, без прикрас,
той пустыне,
где даже ветер стынет
оттого, что нечего ворошить и красть.
 
В той пустыне,
где ни дождя, ни снега,
как в янтаре застывшая мушка,
черна, одна
стыну.
И под тяжелым куполом неба,
словно на дне океана, погребена.
 
Стыну в пустыне.
Жду своего исхода.
Жду, как истерзанный, как обреченный зверь.
Жду, как любовник у двери - цифры кода
ждет, чтобы тихо и быстро скользнуть за дверь.
 
Сцена ухода.
Я опишу ту сцену.
Я твою долю тоже вычерпаю до дна.
Впрочем, не стоит.
Ты уже знаешь цену
небытия,
за которым тусклая тишина.
 
            *  *  *
Мы не пашем и не сеем,
и не чувствуем вину.
Проницательным ессеем
проницаем тишину.
 
Тишина - остаток взрыва.
И, осколков не тая,
ухожу на дно, как рыба,
в знаменатель бытия.
 
Тишина - остаток бунта,
минус - мимика лица.
Вот и вся уже как будто
арифметика конца.
 
            *  *  *
Убегаю, словно от погони,
от щедрот сегодняшнего дня.
И, как перепуганные кони,
мысли убегают от меня.
 
Как из-под убитого улана, -
мчатся прочь
в пустоту без замысла и плана -
просто в ночь.
 
Распадаюсь.
Нас сегодня двое -
я и я.
И пока одна утробно воет,
бренные останки бытия
 
унесла с собою та, другая.
Между нами пропасть, как езда
в никуда.
Родная, дорогая
унеслась, как вешняя вода.
 
А вокруг не остается влаги -
лишь песок веков
да жара пустынная, да флаги
для волков.
 
            *  *  *
Спотыкаюсь. На пределе сил,
как Сизиф, толкаю в гору камень -
розовый, изъеденный веками.
Тают силы. Некому помочь.
 
Как не оступиться? Оступлюсь!
Я толкаю в гору камень сердца.
Дотолкала. Открывайся, дверца!
Не открылась. Начинаю вновь.
 
            *  *  *
Во дворе - дрова.
В голове - дыра.
Словно воры прошлись.
Чур-чура.
Вор - не я.
Память - боль моя
рукотворная.
 
Словно вышибло мозги -
не видать ни зги.
Рвутся связи с сущим -
с этим миром сучьим.
 
Так хочу вознестись на слезе
                                и сквозь линзу слезы
наблюдать из небесной галерки
                        театр абсурда, следы
бесноватых актеров в антракте,
                                                осколки
ожиревшей земли,
где последние птицы замолкли.
 
Но сама-то, сама - как поддавшая ведьма,
с плотью, рыхлой,
словно стог в предрассветном тумане,
вожделенный кусок ароматного мяса
для бездомной собаки.
 
Мои воры меня недокрали,
хоть и мысли куда-то удрали
по песку.
Где помойка,
куда выбрасывают тоску,
 
а также сумасшествие и печали?
В театре абсурда - антракт.
Я с безумной судьбой заключаю
новый контракт.
 
            *  *  *
Жизнь - мельканье сломанного счетчика
и лукавая игра зеркал,
в коих отражение - пощечина,
не лицо - оскал.
 
Леденею, путаюсь местами
с ужасом, виной и нищетой,
что была накоплена годами
жизни той,
 
где больное сердце не сольется
ни за что - с другим.
Я стою. И сквозь меня поется
прежний гимн.
 
            *  *  *
Свобода - она в нас.
Спасение - тоже.
Но медленно тает наст -
как расползается кожа.
 
И уползает в тот
мир, день, год,
где уже не зависит никто
от потерь и погод.
 
Где бездействие - правило, где
отработанный мусор пространства
можно сжечь на спокойном огне
безболезненно и бесстрастно.
 
Просто меняю боль на боль.
Боль - дань моде.
Я - усталая бледная моль
в нафталинном комоде.
 
Я устала порхать в темноте.
Я устала от ласковых выжиг,
где и те, что родные, - не те.
От попыток выжить
 
я устала.
Долой! В пустоту -
от тоски, нелюбви и печали.
В пустоту! В пустоту!
Но не в ту,
где тоскуют и воют ночами.
 
Что мне делать?
Коль карты сданы,
а играть уже больше не хочется, -
надвигается час сатаны -
одиночество.
 
Я смотаюсь к тебе на такси.
Двадцать долларов - до поворота.
Под этюд из заигранной ноты,
из скрипящей
назойливой «си»:
«си-си-си-
ничего не проси».
 
Ничего не прошу.
Я - как монстр,
позабывший проснуться.
Я  желаю взорвать этот мост,
чтоб уже никогда не вернуться.
 
            *  *  *
Отдохну, оклемаюсь и выпью,
словно старый распутник.
Оттого-то и ухаю выпью,
по ночам на распутье,
 
что могу я своими руками,
отправляясь в неведомый путь,
предназначенный прошлому камень
не в ту сторону зашвырнуть.
 
 
                *  *  *
На пергаменте этом,
на этом пустом пространстве
я стою обнаженная,
словно твоя пустыня.
Все сгорело -
                нет ни огня, ни страсти.
Все - пустыня.
            Настолько уже постыло.
 
Озираюсь,
словно волк, отставший от стаи.
Ухожу, в чем была.
Ничего меня здесь не держит.
И прошедшую жизнь все листаю-недолистаю,
будто все еще тщусь отыскать огонек надежды.
 
Я покуда черна.
Я все еще, как ворона.
Все томится плоть.
Но сигнал от тебя получен.
И скрипит из-за стрежня убогий ковчег Харона.
Все слышнее под небом скрежет его уключин.
 
И как черная кисть обнажает пустырь мольберта,
ненароком иное пространство я обнажила.
И уже не понять:
прижизненно ли, посмертно
постигаю истину.
Ту, что непостижима.
 
Робкий ветер кружит.
И душа уже на свободе.
И вокруг светло.
Деля тишину на части,
обреченно кричат,
печально кричат о Боге
и о жизни кричат
прилетевшие с моря чайки. 

Перевод Ефима Бершина
 
to the content of  Immortality
to the main page






                                                                        


                                       
Hosted by uCoz